О Папе Пии XII с начала его понтификата в 1939 году и еще долго после его смерти, последовавшей в 1959-м, с нескрываемой теплотой и уважением отзывались еврейские лидеры всего мира. Голда Мейр в своих похвалах Папе проявляла необычную для нее экспансивность. В Израиле в честь него сажали деревья. В 1955 году Израильский Филармонический оркестр вылетел в Ватикан, чтобы дать специальный концерт в знак благодарности израильтян Папе. В 1940 году Альберт Эйнштейн опубликовал в журнале "Тайм" специальную статью, прославляющую Пия XII. А когда Папа скончался, красноречивым хвалебным отзывом не было конца — они поступали со всего мира, особенно — от еврейских организаций, наиболее тесно связанных с его усилиями.
Но следующее поколение, как ни странно, относится к нему весьма сурово. Почему же все так изменилось? Чьим интересам служит перемена? Оказывается, спектр тех, кому выгодна клевета на Пия XII, очень широк.
Можно сказать, что началось это в апреле 1945 года. В момент, когда пал Гитлер, сталинская пропагандистская машина на полных парах двинулась на Пия XII, а следом — на католических епископов и священников Польши, Венгрии, Чехословакии, Франции и Италии. Ее стратегической целью было проторить путь для коммунистических правительств в славянских и романских странах католической Европы. Куда больше, чем Гитлера, Сталин боялся нравственной власти Папы — и правильно, как позже показали события, начавшиеся в 1989-м.
Но полного размаха атака на Пия XII достигла лишь в 1963 году, когда увидела свет и завоевала неожиданный успех пьеса Рольфа Хокхута "Представитель" ("The Deputy", by Rolf Hochhuth). Хотя историки ее целиком и полностью опровергли, пьеса отвлекла внимание от Гитлера, а нравственное давление — от Германии, особенно — от Германии протестантской и языческой, и направила осуждающий прожектор на Папу и Католическую Церковь.
Сегодня довольно много "прогрессивных" католиков, не последнее место среди которых занимают бывшие священники и семинаристы, любят покушаться на Пия XII, чтобы через него унизить Папство в целом, а значит — и нынешнего Папу, с которым у них существуют особые разногласия. Именно таково было намерение Джона Корнуэлла, автора книги "Папа Гитлера" ("Hitler's Pope", by John Conrwell): дискредитировать Иоанна Павла II и других Пап, чье мнение звучало лишь с точки зрения нравственности (что, хотя сам Корнуэлл этого не замечает, подрывает основы его собственных обвинений против моральных высказываний Пия XII). Что ж, прогрессивным католикам можно лишь пожелать удачи со следующим Папой — хотя решить, чего же они хотят от него услышать, они и сами-то не очень способны.
Обратились против Пия XII и некоторые публичные деятели из еврейской среды, как в США, так и за их пределами. В ходе первых пятнадцати лет после войны, или около того, все усилия постичь полнейшее варварство, безумие и злобу Гитлера и его машины смерти приводили лишь к истощенному разочарованию. Потом разные еврейские группировки принялись обмениваться взаимными обвинениями, хроника которых приводится в книге Уолтера Лакуэра "Страшная тайна" ("The Terrible Secret", by Walter Laqueur). Страшная тайна заключалась в том, как скоро общество поняло, что начиная с января 1942 года намерение нацистов истребить евреев как таковых стало совершенно серьезным. Множество евреев сражалось и погибло в яростном — и тщетном — сопротивлении. Но большинство из них так и не могло понять, что же с ними происходит, пока не становилось слишком поздно.
Почему же, зазвучали настойчивые голоса, их никто не предупредил? Почему никто не забил в набат? Почему ни один мировой лидер не возвысил свой голос, не произнес слов нравственного осуждения и не воскликнул: "Довольно!"
Здесь тоже очень полезно оказалось перефокусировать внимание на Пии XII. Журналисты и комментаторы самого различного происхождения (в том числе и католики), никогда прежде не считавшие, что Папа так много значит, вообразили теперь, что одно только слово, сказанное Папой, одно-единственное эффектное заявление произвело бы необходимое чудотворное действие.
В действительности то, что Пий XII делал и говорил — особенно по Радио Ватикана, которое в Германии глушилось — почти что каждый день повторяли и преувеличивали Би-Би-Си и другие радиостанции Союзников. Рассказам о зверствах никто не верил — их считали военной пропагандой, к которой общество привыкло во время Первой Мировой. Обращаться к Гитлеру было бы еще бесполезнее: фюрер сознательно нарушал христианские нравственные принципы; он считал христианство религией слабаков и испытывал к нему презрение. К тому же, когда Пий XII, собрав все свои политические силы, просил летом 1939 года созвать хотя бы последнюю мирную конференцию, никто его не принял всерьез. На его призыв никто не откликнулся — ни державы Оси, ни Союзники. Это был последний раз, когда Папа имел возможность свободного доступа ко всемирным средствам массовой информации.
Стоило начаться войне, Муссолини запер Папу в Ватикане, и все средства связи стали подвергаться фашистской цензуре — Радио Ватикана, газета "Л'Оссерваторе Романо", даже почта. Помимо вездесущих итальянцев, в Ватикан проникли четыре нацистских разведслужбы. (Нетрудно было угрожать семьям ватиканских служащих, остававшимся за пределами города-государства, куда каждый рабочий день уходили их отцы). Кроме того, Святой Престол полностью зависел от итальянского правительства во всех своих необходимых нуждах: водоснабжении, канализации, электричестве, телефонной и телеграфной связи, продуктах питания. И все равно Гитлер был так недоволен Пием XII, что дважды приказывал ввести в действие планы по захвату Ватикана. Парашютисты должны были произвести внезапную атаку и вывезти Папу в Германию. Дважды этот приказ саботировали командиры на местах, затягивавшие его исполнение до тех пор, пока Гитлер не отвлекался на что-нибудь другое. (Один раз ему доложили, что собирают специалистов по латыни и древнегреческому, которые должны определить, что из архивов следует вывезти, — и на их сбор уйдет шесть недель).
Когда Папа мог говорить во весь голос, его никто не слушал. Почему же мы должны поверить, будто мир прислушался бы к Понтифику, когда тот мог заявить хоть что-нибудь лишь с согласия своих тюремщиков? Большинству католиков трудно понять эти доводы. Например, за последние пятнадцать лет не было недостатка в пламенных речах со стороны Папы Иоанна Павла II (и матери Терезы), порой — даже сказанных в лицо мировым лидером, порой — перед огромными аудиториями международных телевизионных каналов. Они выступали против систематического совершения абортов, против эвтаназии, против "культуры смерти", которую представляет и то, и другое. Услышали их немногие. Почему же в 1942-м или 1943-м годах Папу должны были услышать?
Союзники были заинтересованы в Папе, лишь когда он занимался пропагандой в их пользу. Они не желали, чтобы он критиковал зверства коммунистов — ведь Сталин был их товарищем; не хотели, чтобы он порицал ковровые бомбардировки немецких и итальянских городов. Вот бомбардировки Лондона и Ковентри — пусть порицает. Когда Папа молчал, они приходили в ярость.
Будучи пленником Ватикана, Пий XII молчал о многом, и не из страха, а из принципа. Адам Стефан Сапега, архиепископ Краковский, публично укорял его за то, что он не реагировал в конце 1939-го и в 1940-м, когда интеллектуальных вождей польской Церкви, мирян и клириков, тысячами преследовали, избивали, убивали, бросали в концлагеря. Позднее Сапега осознал, что вступать в открытую "войну речей" было бы бесполезно — и, хуже того, вполне взрывоопасно. Он понял смысл спокойствия Папы и в дальнейшие годы следовал его примеру. Он был покровителем и наставником юного Кароля Войтылы.
Слабость и уязвимость Папства не была новостью. Двоих из недавних тезок Пия XII (Пия VI и Пия VII) пихали в телегу и возили в Париж, чтобы Наполеон насладился их унижением; канцлер Пия IX был убит на мраморных ступенях своей конторы, когда Папе пришлось бежать из Рима, чтобы спасти свою жизнь; Лев XIII в конце XIX столетия тоже побывал во временном изгнании. Пий XII знал историю и хорошо понимал уязвимость Ватикана, но в ответ на заносчивость и угрозы Геббельса сказал тому в лицо, что лично он ничего не боится и никогда не покинет Рим. Пий, которого часто считают сухим и холодным человеком, обладал характером, откованным из стали.
Пий, умелый чтец человеческих душ, поставил точный диагноз и Гитлеру (учитывая его склонность впадать в разрушительные приступы ярости), и Муссолини (тот был разумнее и, главное, являлся итальянцем). Папа знал, что по меньшей мере кое в чем ему в конце концов удастся убедить Муссолини — например, сохранить Рим свободным городом — но понимал также и то, что в игре с Гитлером, в которую он оказался втянут против своей воли, стальная решимость не позволить противнику выманить тебя из состояния формального нейтралитета должна обеспечить победу. Как бы безрадостно ни выглядела перспектива в 1939-43 годах, Пий XII рассудил, что спокойствие под огнем даст ему возможность сохранить силы, которые можно будет направить на облегчение людских страданий.
Многие люди из окружения Папы умоляли его высказаться более открыто — например, британский, бразильский и французский послы, стесненные трудностями военного времени в тесных комнатушках в стенах Ватикана. Папа отвечал, что и так высказывается, причем очень решительно, выражая ясные и очевидные принципы. Не раз он давал характеристику дикому варварству расизма, неоправданному насилию и массовому истреблению людей. Конечно же, он не говорил о том, кого из участников конфликта живописует эта картина. Но догадаться и так было несложно: пропагандисты с Би-Би-Си умели тут же складывать проклятия Папы к ногам Гитлера, — у них уходило на это не больше нескольких часов. Разъяренные гитлеровские аналитики так же быстро понимали, какой смысл Папа вкладывал в свои слова, но и как умно он избегал формального нарушения нейтралитета. Хуже того: если нацисты нападали на папские высказывания, они подтверждали тем самым верность острых выпадов Би-Би-Си.
Никто из мировых лидеров не пробыл всю войну в таком в окружении стран Оси, на милость которых он был отдан, как Пий XII. Но никто не говорил так откровенно, как он, и никто не давал средствам массовой информации столько жизненно важных данных о происходящем. Он спас жизнь множеству евреев, открыв для них монастыри, превратившиеся в тайные убежища, и напрямую, из рук в руки, помог миллионам страдавших беженцев. Папа Пий XII быстро разработал свою будущую стратегию, научился верной тактике и ни разу не слышал убедительной причины — хотя доводов ему довелось услышать немало — поступать иначе. Он был столь же стоек и смел, как умен и спокоен.
Менее сдержанный курс, знал Пий XII, привел бы к нарастанию конфронтации. Если бы его результатом стало еще более открытая и жестокая война нацистов против Церкви, лучшие, способнейшие, храбрейшие ее сыны погибли бы первыми. Все свелось бы к тихой послушности. Самого Папу, наверное, пощадили бы — насмеялись над его беспомощностью и бросили в том изолированном, близком к тоскливому сумасшествию состоянии, в котором Наполеон оставил Пия VII. Но другие гибли бы тысячами, и без всякой ощутимой пользы. Гитлер жаждал столкновения. Мудрые, оказавшиеся в ловушке его власти, — нет.
Некоторым критикам эти построения кажутся слишком непрочными. Они требуют от Папы — в ретроспективе, конечно — прямого, открытого, ни на что не обращающего внимания осуждения небывалого зла. Предложить им нечего, кроме спекуляций на тему "что было бы, если". В непоколебимости своей позиции они, вероятно, приписывают Папству куда бóльшую власть над мнениями людей, чем то допускают современные теории нарастающей секуляризации Европы. Поручатся ли подобные историки за то, что вняли бы торжественным речениям Папы сегодня, даже если его слова были бы направлены против их убеждений и интересов? А если нет — почему они убеждены, что к Папе прислушались бы тогда?
Ярость недавних нападок на Пия XII, по контрасту с почти что вселенским почтением, которым он пользовался с начала войны и до самой своей смерти, питается иными страстями, нежели действовавшие шестьдесят лет назад. От светских евреев, чьим объединяющим принципом служит Холокост, одновременно можно слышать, что все богословские идеи невразумительны и фантастичны — и что богословское осуждение Холокоста Пием XII сыграло бы решающее значение. Иные наши современники, столь жестко оспаривающие вековечное мнение Церкви, направленное против нравственного одобрения гомосексуальных актов, или против абортов и эвтаназии, похоже, рады ослаблению нравственного авторитета Папства. Стоящий, как выражались марксисты, на командных высотах культуры, новый истеблишмент не внемлет утверждениям о том, что многое, благословляемое им как моральное, противно закону Божию и, значит, безнравственно. Критики Пия XII отвлекают внимание от самих себя; новому истеблишменту выгодно дискредитировать посланца Господня.
Чем более противоположен дух времен сути католичества, тем выше поднимается престиж Папства. Похоже, этому служению больше всего вредит вселенское подчинение, а найди коса на камень — и Папство восстает смелее и деятельней, чем когда-либо. За две тысячи лет на одном и том же месте, вокруг гробницы Петра, оно видело взлет и падение множества могущественных построений. Сегодняшние обвинения в адрес Пия XII не выдерживают испытания на истинность.
(C сайта Una Fides)