Иезуиты. Общество Иисуса. Нет другого такого монашеского ордена о котором было бы сочинено столько разнообразных нелепиц. Веками представители разных христианских исповеданий старательно изобретали самые невероятные сказки о коварстве иезуитов. Само слово "иезуит" стараниями деятелей "Просвещения" превратилось в своеобразное ругательство. Был создан образ коварного, надменного, циничного, лицемерного, хладнокровного убийцы, монстра, имя которому — иезуит. Надо сказать, что подобные легенды бытуют не только на уровне народного сознания, но и среди ученых, даже историков. Особенно в России, где к иезуитам до сих пор относятся особенно подозрительно. К счастью, далеко не все историки разделяют эти нелепые суеверия. Мы предлагаем вашему вниманию отрывок из работы О.Р. Кузнецовой "История ордена иезуитов в России в царствование Александра I". Этот труд является достойным примером объективного непредвзятого исторического исследования.
Иезуиты во все времена славились своими образовательными и воспитательными методиками. Через воспитание юношества они предполагали воздействовать на общество, привнося в него христианские ценности. Именно поэтому орден иезуитов и уделял так много внимания воспитанию.
Кроме того, педагогическая деятельность была одной из прибыльных статей иезуитского Общества. Дотошный православный исследователь М. Морошкин вычислил, что ежегодный доход иезуитского ордена от воспитательных учреждений в России доходил до 300 000 рублей, что по тем временам составляло сумму весьма немалую.
При этом деятельность иезуитов на поприще воспитания поддерживала репутацию ордена и увеличивала роль иезуитов в жизни многих семейств русского общества. По сути, среди дворян начала XIX века все еще держался обычай воспитывать детей дома, пользуясь услугами учителей, главным образом, французских эмигрантов, между которыми были и иезуиты.
В этом плане личность педагога аббата Доминика Шарля Николя (1758 — 1835) заслуживает пристального внимания, ибо его питомцы были весьма заметно представлены среди декабристов.
В Петербурге аббат Николь появился в 1793 году в качестве воспитателя молодого французского графа Шуазель-Гуфье. Через год на Фонтанке он открывает учебный пансион для шести воспитанников, а затем расширяет свое учебное заведение. В его пансионе получали образование дети из самых известных аристократических семей Петербурга, в будущем — высший интеллектуальный слой нации: Волконские, братья Орловы, Алексей и Михаил Голицыны, Гагарины, Дмитриевы и другие.
Немалый интерес для характеристики педагогических способностей аббата Николя представляют воспоминания современников. Вот каким аббат Николь остался в памяти своего питомца А. Сумарокова: "Наружность аббата Николя была располагающая, речь мягкая, черты лица внушающие уважение, доброта неописанная, не слышно было, чтобы он крикнул на кого-нибудь... Словом сказать, он был нежным отцом и попечительной матерью... Он не был фанатиком и каждое воскресенье и праздник присутствовал при божественной литургии в нашей (православной — ред.) церкви, а по окончании божественной литургии служил мессу для католиков..." Известный поэт К.И. Батюшков писал об аббате Николе: "Дай Бог здоровья аббату, который изготовляет полезных людей для государства, он неусыпен и метода его прекрасная." Приведенные свидетельства современников убеждают в том, что аббат Николь был педагогом по призванию, понимал детский характер, его система воспитания была на высоте, хотя и отличалась отсутствием национального направления.
Таким образом, если в Царстве Польском иезуитское воспитание к началу XIX века уже давно пустило глубокие корни, то среди русских знатных семейств иезуиты приобрели известность в деле воспитания со времени появления аббата Николя в Петербурге и открытия им частного пансиона в 1794 году.
9 апреля 1801 года "собственным иждивением" римско-католической церкви св. Екатерины в Петербурге при ней было учреждено училище для детей среднего сословия, куда начали принимать детей не только иностранных исповеданий. О нем вспоминает французский путешественник Этьен Дюмон в своем дневнике от 24 июня 1803 года: "В Петербурге от 8 до 10 тысяч католиков, иезуиты только что основали даровую школу, где уже 300 воспитанников, большею частью дети русских купцов. Они содержат довольно дешевый пансион и желают, чтоб воспитанники не выходили из него".
В январе 1803 года в Петербурге открылся благородный иезуитский пансион для воспитания знатного юношества. Дом для пансиона на Екатерининском канале (ныне Канал Грибоедова, дом 8) обязан своим существованием о. Габриэлю Груберу, впоследствии ставшему генералом иезуитского ордена. Пользуясь особой милостью императора Павла I он получил разрешение выстроить здесь здание иезуитского коллегиума. Здание коллегиума было закончено уже в царствование Александра I. По прошествии нескольких лет иезуитский коллегиум стал одним из привелегированных учебных заведений, где можно было получить хорошее образование. Неслучайно глаза всех родителей были обращены тогда на иезуитский коллегиум в Петербурге. Если учесть, что "воспитание детей в семье Пушкиных ничем не отличалось от общепринятой тогда системы", то показателен тот факт, что родители А.С. Пушкина "нарочно ездили в Петербург для (...) переговоров с директорами заведения (иезуитского коллегиума — О.К.)" об определении туда сына. Только открытие Царскосельского лицея совершенно изменило их планы. Впоследствии А.С. Пушкин записал об этом в своей автобиографии: "Меня везут в Петербург. Езуиты. Тургенев. Лицей."
Для того, чтобы сделать вывод о значении педагогической деятельности иезуитов в истории просвещения в первой четверти XIX века, рассмотрим в качестве примера устройство иезуитского коллегиума в Петербурге, его программу обучения, преподавательский состав, внутреннюю жизнь его воспитанников.
Важно отметить, что открытию иезуитского пансиона в Петербурге предшествовала реклама о плане обучения в нем. По рекламе, обучение было рассчитано на 6 лет. В пансион принимались, как правило, дети 9 — 10-летнего возраста; возрастной ценз приема ограничивался 7 — 12ю годами. Цена за пансион определялась в 1000 рублей, причем за полгода плату следовало внести вперед, дабы содержатели снабдили себя нужными припасами. Учебный год начинался с 1 сентября и заканчивался в исходе июля. В течение этого последнего месяца воспитанникам предлагалось испытание (экзамен), на котором они давали отчет в своих знаниях.
Преподавание велось на французском и латинском языках. Тем не менее, как отмечал П. А. Вяземский, воспитанник иезуитского коллегиума, "литература, особенно русская, была не чужда (...) Державин, Карамзин и Дмитриев были нашими любимыми руководителями и просветителями (...) Многие из товарищей знали наизусть лучшие строфы Державина, басни, а еще более сказки Дмитриева". Среди книг, рекомендованных программой в V классе, помимо произведений Цицерона, Горация, Цезаря, Вергилия значилось собрание русских стихотворений, изданных Василием Жуковским.
Иезуитский коллегиум был учебным заведением закрытого типа. Правда, "по воскресеньям и большим праздникам, — писал П. А. Вяземский, — воспитанники отпускались к родным и к лицам, известным начальству нашему. У меня в Петербурге близких родственников не было. По большей части оставался я подобно другим безродным товарищам дома. В утешение водили нас в близкий Летний Сад. (...) Вечером, когда возвращались домой счастливцы, которые провели день в семейном кругу или в большом свете, вестям и рассказам не было конца. К ним я жадно прислушивался. Зародыши будущего мирянина и светского человека пробуждались во мне.
Учителя в коллегиуме были в основном иностранцы. Вяземский П.А. так охарактеризовал преподавателей пансиона: "Иезуиты, начиная с ректора, патера Чижа, были, — по крайней мере в мое или наше время, — просвещенные, внимательные и добросовестные наставники. Уровень преподавания их был возвышен. Желавшие учиться хорошо и основательно имели все способы к тому и хорошо обучались... Обращение наставников с воспитанниками было не излишне строгое: более родительское, семейное. Допускалась некоторая свобода мнений и речи."
М. Морошкин, исследователь иезуитского ордена в России, подчеркивал, что воспитанники иезуитского коллегиума в Петербурге привлекались к богослужению в католической церкви. Таким образом, заключал он, "дети православных родителей теряли здесь и веру своих отцов, и язык родины, и даже переставали быть русскими... для них не существовало на земле отечества."
Совершенно противоположное мнение высказывает воспитанник петербургской иезуитской коллегии П. А. Вяземский, касаясь выдвигавшихся против иезуитов обвинений в том, что они стремятся "переманить на свою сторону", то есть превратить православных учеников в католиков. Он писал, что в пансионе "никогда не было попытки внушить, что Римская Церковь выше и душеспасительней Православной. А ум мой и тогда уже был настолько догадлив, что он понял бы самые извилистые и хитрые подступы. Никакого различия не было в обращении с воспитанниками обоих вероисповеданий. Паписты не пользовались перед нами никакими прерогативами и льготами. В костел нас не водили. По воскресеньям и праздничным дням бывали мы в русской церкви. Великим постом мы говели как следует."
Невозможно не обратиться к "Посланию к Дмитрию Петровичу Северину", товарищу школьных лет П. А. Вяземского, ибо оно передает дыхание давно ушедшей эпохи и является ярким стихотворным свидетельством воспоминаний самих воспитанников об их пребывании в иезуитском пансионе:
"Детьми нас патер Чиж лелеял в черной клетке,
Но мы, беспечные, как соловьи на ветке,
Встречали песнями весну своих годов.
Любили мирный свой иезуитский кров;
Там жизни внутренней рассвет наш и начало,
Там оперилась мысль, там чувство чувством стало,
Из просвещенных рук наставников-друзей
Запали в нашу грудь, на жатву поздних дней,
Зародыши добра и любознанья семя.
Счастливые года! Безоблачное время."
Конечно, эти строки Вяземский писал в годы старости, через много лет после описываемых событий, что вызывает сомнение в объективности его восприятия, но тот факт, что у него была возможность сравнить обучение в иезуитском коллегиуме с последующим обучением в пансионе при педагогическом институте, вполне обосновывает источник теплых отзывов Вяземского об иезуитском коллегиуме. "Учебный и умственный уровень заведения (пансиона при пединституте. — О.К.) был вообще ниже иезуитского как по отношению к преподавателям, так и в отношении к ученикам".
В 1813 году в иезуитском благородном пансионе в Петербурге число воспитанников достигало 61 человека. А в 1815 году, накануне упразднения коллегиума в столице насчитывалось 72 пансионера, среди которых были: М. Глинка, Голицыны Александр и Алексей, Кокрицкие Александр и Демиан, В. Новосильцев, П. Томара и другие.
По архивным данным можно подсчитать, что в подведомственных Полоцкой академии иезуитских училищах империи в 1813 году обучалось 653 воспитанника. Причем, как показывает анализ количественных данных, деятельность иезуитов на поприще воспитания была особенно ощутима в Петербурге. Так продолжалось до 20 декабря 1815 года, когда иезуиты были удалены из обеих столиц, а иезуитский коллегиум в Петербурге был упразднен.
Позиции ордена иезуитов в педагогической деятельности окончательно пошатнулись в 1820-м году, с изгнанием иезуитов вовсе из пределов Российской империи, когда прекратила существование их академия, а школы были закрыты или преобразованы.
Рассмотрев педагогическую деятельность иезуитов при Александре I, следует подчеркнуть, что воспитание, какое давали иезуиты в своих коллегиумах юношеству находило признание правительства. Причины тому уже назывались, главная же заключалась в том, что образовательный уровень иезуитов, их качественная подготовка, как педагогов были высоки, в то время когда "о русских наставниках и думать было нечего... И надобно было ловить иностранцев наудачу" (П.А. Вяземский). В истории просвещения первой четверти XIX века "стоявшие на высоте своего положения преподаватели-иностранцы (педагоги-иезуиты. — О.К.) имели большое значение как хорошо подготовленные культуртрегеры," — отмечал историк А. Корнилов.